Вспомнила "JUST KISS HIM!" и умирла снова Не понимаю людей, с пеной у рта доказывающих, что между ними только дружба. В конандойлевском каноне - охотно верю, но в этом сериале - да слепым надо быть, чтобы ничего не видеть.
Ну...не первое, что мне понравилось, но первое, что мгновенно визуализировалось в голове: совпадение с киношными актерами полное.
ПРИЯТНОЕ С ПОЛЕЗНЫМ Автор: Док. Рейтинг и предупреждения: PG-13. Они там ещё и пьют. Категория: gen, местами humour, параноики даже увидят скрытую интригу. Имеющие склонность, да узрят pre-slash. Дисклаймер: Всё придумал Конан Дойль, подобрали и отряхнули от пыли BBC — а я так, дурью маюсь. Синяя телефонная будка, кстати, тоже из карманцев BBC, равно как и отделение Фенчёрч-Ист, но «пасхальные яйца» на восприятие сюжета не влияют, правда-правда. Персонажи: Лестрейд, Майкрофт; Шерлок со товарищи за кадром. Авторские ремарки: Предупреждаю: оно неторопливо, довольно длинно, не обладает линейным сюжетом и не гомерически смешно. Но очень хотелось написать этот… э-э… пейринг?)) Можно так сказать, когда «Майкрофт/Лестрейд» имеется в смысле, НЕ подразумевающем слэш?))) Ну и добавьте тот факт, что писал это человек с довольно причудливым образованием; на слоге оно сказывается, я проверяла. Синопсис: Мистер Лестрейд работает инспектором полиции. Мистер Холмс работает правительством Великобритании. Но у них всё-таки есть кое-что общее; как минимум, темы для споров.
читать дальшеВ недрах феерической в своей неформальности забегаловки под названием «Синяя будка» наступал тот благословенный час, когда клиентура расслаблялась до самой приятной кондиции. Те, кто заскочили сюда в промежуток между концом рабочего дня и началом рабочей ночи, уже расходились. Те, кто только зашёл, ещё не начали буянить. Прочий же массив посетителей пребывал в том благостном состоянии, когда малоизвестные группы и диджеи уже не бесят, а собеседники ещё не двоятся.
Бар «Синяя будка» был своеобразной культурной Меккой для самых разных представителей так называемого андеграунда. Найти дверь в «будку» без подсказок с первого раза удавалось только завсегдатаям и патологически везучим людям. Учредитель бара в своё время лично открутил дверь от настоящей синей полицейской телефонной будки образца середины двадцатого века. В будку тогда как раз удачно въехал какой-то лихач, разворотив всё остальное, так что дверь ему дали забрать без возражений. Среди особенно маниакальных посетителей ходила часто повторяемая бородатая шутка о том, что некоторые синие будки внутри больше, чем может показаться при взгляде на дверь. Со временем эта фраза так прижилась, что многие считали её девизом бара.
Местный бармен, глазастый, вечно не выбритый до конца живчик, вот уже несколько лет исправно заступавший на ночное дежурство, уже примерно мог предсказать поведение той или иной части клиентуры. Заходившие на ночь программисты заказывали сигарет, кофе и доступ к розетке — и тихо дымили, стуча по клавиатурам лэптопов. Заглядывавшие в тепло, небритые, как один, физики и математики заказывали то, во что попадали пальцем в меню, и часами могли чертить на салфетках формулы. Забегавшие на вечер девушки всех мастей приводили аналогично разномастных парней. Бывало даже, что бешеные ирландцы приносили гитары, сдвигали столики и принимались хором горланить что-нибудь почти забытое — да так, что стаканы на стойке тряслись, а на душе становилось невыносимо хорошо…
Но среди всего этого были особые, очень особые случаи.
Сквозь гул музыки и голосов тихо звякнул успевший охрипнуть за время эксплуатации колокольчик на входной двери, и бармен просиял. Его надежды и упования на этот вечер имели шанс сбыться: в дверях замаячили фигуры его любимых клиентов. С ними никогда не было скучно.
Первым в «Синюю будку» всегда входил тот, что пониже — крепко сбитый мужчина лет сорока с коротко остриженными рано поседевшими волосами. Его спутник входил следом — высокий, прямой, как шпала, с неприятно внимательным лицом и очень цепким взглядом. Тот, что пониже, никогда не носил галстуков и редко гладил рубашки, как следует. Тот, что повыше, был всегда ухожен и отутюжен настолько, что создавалось впечатление, что он даже казавшиеся случайными складки на брюках выверял по линейке. Первый заказывал один и тот же сорт виски. Второй сдержанно экспериментировал с безалкогольными напитками.
Но они всегда приходили и уходили вместе.
— Вам — как обычно? — спросил бармен, улыбаясь тому, что пониже.
— Да, — невесело сказал клиент, облокачиваясь на стойку.
— Он выбирает, он и платит, — очень серьёзно сказал его спутник. Бармен был готов спорить, что, не смотря на постную мину, в глазах у высокого типа плясали черти. — Столик в углу свободен?
Вопрос был риторическим. Даже если бы столик был занят, могучее присутствие этой парочки его бы вмиг освободило. Бармен видел в этом перст судьбы.
Лестрейд, в отличие от суеверного бармена, видел в этом лишнее подтверждение того, что клиентура бара просто чуяла опасность шкурой. На месте среднестатистического посетителя «Синей будки» он бы тоже ретировался куда подальше при приближении непроницаемого госслужащего (с зонтиком) и полицейского инспектора (с пистолетом). Причём неизвестно, чьё оружие было опаснее для окружающих.
Майкрофт Холмс, словно прочитав мысли инспектора, изобразил на лице нечитаемое выражение, которое могло сойти за исполненную понимания снисходительную улыбку, и удалился, оккупировать столик.
В первый раз инспектор увидел Майкрофта пять лет назад, в своём кабинете, глубокой ночью. Невозможный в своей уверенности тип, одетый в костюм, который стоил не меньше годового жалования Лестрейда, сидел в кресле инспектора и посмотрел на вошедшего полицейского так, будто тот опоздал на давно оговорённую встречу. И это притом, что инспектор просто вернулся за забытым телефоном. Тогда Лестрейд прошёл ускоренный курс познания стадий восприятия Майкрофта Холмса: от желания его арестовать за несанкционированное проникновение — до момента, когда инспектору просто хотелось пристрелить собеседника. Собеседник воспринимал всё очень спокойно, что бесило ещё сильнее.
Когда к концу беседы Майкрофт по пятну на манжете рубашки инспектора определил, сколько лет соседской канарейке, Лестрейд был морально готов забиться под стол и на всякий случай зарыдать оттуда. На тот момент он уже целую неделю знал, что такое «Шерлок Холмс», и ему хватало; второй «Холмс» был уже явным перебором. Майкрофт тогда долго смотрел на инспектора, и, в конце концов, заявил:
Разговор в том же духе продолжался ещё минут двадцать. В итоге Лестрейд, презрев инстинкт самосохранения, вызверился в том ключе, что наркоманию не вылечить, а курить он будет всегда. До самой своей скорой смерти от нервного истощения.
— Посмотрим, — приятно улыбнулся Майкрофт и, вежливо попрощавшись, вышел.
Через неделю отдел привык к тому, что на месте преступления периодически ошивается какой-то странный бледный тип. Через две недели Шерлок перестал смахивать на покойника. Через три недели Лестрейд понял, что жуткий старший брат их гениального, но откровенно чокнутого консультанта просто перенаправил деструктивную энергию Шерлока в другое русло, дав тому пищу для постоянно лихорадочно функционирующего мозга. В конце концов, никто никогда бы не допустил постороннего до расследований без санкции «сверху». Лестрейд подозревал, что это «сверху» было Майкрофтом.
В тот вечер, когда Лестрейда посетила эта мысль, на мобильник инспектора пришло вежливое напоминание о том, что кое-кто проиграл спор. Инспектор наклеил на руку первый никотиновый пластырь, перезарядил пистолет и в первый раз повёл Холмса-старшего в «Синюю будку», отдавать долг.
— Одну соломинку или две? — осведомился колдовавший над безалкогольной дрянью для Майкрофта бармен, вернув инспектора в настоящее время.
— Две. И зонтик побольше воткните, — тихо процедил Лестрейд.
Бармен помолчал и так же тихо уточнил:
— В стакан?
— В стакан, — мягко сказал над ухом инспектора голос Холмса-старшего. Полицейский невольно дёрнулся: он снова, в который уже раз, не заметил, как Холмс подошёл. — Мы не настолько близки.
— Вот и славно, — дипломатично заявил бармен.
Лестрейд чудом подавил в себе порыв суеверно плюнуть через плечо (и попасть в Холмса).
За уже довольно долгий период заключений пари и вечеров в «Синей будке» они не стали друзьями. Они даже не выпивали, как нормальные коллеги или знакомые: в одну из первых встреч инспектор неудачно побился об заклад, и с тех пор Майкрофт в его присутствии не выпил ни унции алкоголя. Лестрейд затруднялся сказать точно, было ли это потому, что Холмс-старший не любил терять контроль над чем бы то ни было, включая собственное поведение. Может быть, это было просто из принципа.
Этим «из принципа», «на спор» или «из любви к искусству» был пронизан весь процесс их взаимодействия. Лестрейд как-то просто ради проверки «потолка» способностей Майкрофта заявил, что Шерлок рано или поздно вычислит, что брат влияет на полицию, заставляя их терпеть младшего Холмса. Майкрофт возразил. И как-то сделал так, что Шерлок до сих пор не смог нащупать связь. Инспектор первое время впадал в ступор от этого факта, который, на его взгляд, был где-то за предлами человеческих возможностей.
Невзирая на отсутствие дружеских отношений, выражавшееся даже в обращениях друг к другу по фамилии (упаси Бог от «Грег» и «Майкрофт», это даже звучало противоестественно), инспектор многому учился в процессе общения. Он очень хорошо наловчился не удивляться. После всех высказанных умозаключений и продемонстрированных возможностей Майкрофта Лестрейд, например, не удивился бы, если бы узнал, что тот на досуге собирает из конструктора «лего» модель Звезды Смерти. Или вышивает крестиком ракетные чертежи русских. Или слушает Леди ГаГу. И инспектор хорошо видел, что Холмс-старший, отличаясь от обыкновенных людей едва ли не сильнее младшего брата, уже понял для себя, что периодически живому существу требуется общение с себе подобными. Шерлок же, видимо, только сейчас подходил к стадии осознания того, что ему зачем-то было нужно общество служившего в Афганистане и объективно ненормального военного врача.
Спор, как основа общения, со временем обретал всё более интересные формы. Майкрофт иногда так излагал мысли, что у Лестрейда начинала трещать голова; неудивительно, что в половине случаев инспектор соглашался на пари почти вслепую, не всегда осознавая, в чём собственно был вызов.
Стоило признать, что сегодняшним вечером Майкрофт умудрился вынести сознание не только Лестрейду, но и части полицейского участка. Донован и её гнусные приспешники, как изволил насмешливо выразиться Холмс, провели рейд и повязали на трассе под дюжину совершенно шикарных проституток. В тот же миг, когда сержант с чисто женским злорадством во взоре замыкала дверь в камеру предварительного заключения, по её душу явились серьёзный и официальный Лестрейд и непроницаемый Холмс-старший.
— Вам придётся их отпустить, — вкрадчиво говорил Холмс.
— Обоснуйте, — упирался Лестрейд.
— Это не проститутки, — спокойно утверждал Холмс.
— Сэр, посторонним сюда… — начала Донован.
Лестрейд и Холмс одновременно обернулись к ней. Не резко, без угрозы. Сержант затихла на полуслове и предпочла выйти за дверь. Майкрофт дождался, пока Лестрейд сфокусирует на нём своё внимание, и принялся перечислять, кто есть кто в камере предварительного заключения.
Проституток среди задержанных не было. Было две безобидных и сравнительно скромных стриптизёрши (одна из Манчестера, одна из Лидса). Было четыре стипендиатки какого-то вокально-джазового факультета, проходивших практику в довольно сомнительном, но легальном местечке. Была законспирированный правительственный специалист-подрывник, которую вообще-то сложно было спутать с проституткой хотя бы из-за формы одежды, явно стеклянного глаза и отсутствия фаланг на нескольких пальцах. Привлекательной «ночной бабочкой» подрывника мог бы счесть разве что тот контингент, что предпочитал проституток на деревянной ноге и с повязкой на глазу. Была особенно развратно выглядящая детектив инспектор из отделения Фенчёрч-Ист, находившаяся под прикрытием и практически на коленях умолявшая Майкрофта оставить ей свой номер телефона. Что самое ужасное — делала она это в профессиональных целях; дама оказалась психологом-криминалистом…
— …и последняя, — завершил мысль Холмс, — мой персональный ассистент. Верните ей телефон, кстати: ей необходим мониторинг нескольких информационных каналов для продуктивной работы.
Персональный ассистент выглядела так, что Лестрейд мысленно присвистнул, но от комментариев всё-таки умудрился воздержаться. Майкрофт невозмутимо проконсультировал дам по части неразглашения информации, подозвал Донован, начальственным тоном велел быть внимательней. И, метафорически забрызганный взорвавшимися внутренними мирами окружающих, вышел из отделения вслед за Лестрейдом.
— Я сразу говорил, что проституток среди задержанных нет. Тезис доказан? — уточнил Майкрофт.
— Доказан, — признал Лестрейд.
Посещение «Синей будки» и планомерное достижение нижних слоёв нирваны посредством виски и общения с типом, присутствие которого влияло на разум намного хуже любого психоактивного вещества, было закономерным итогом…
— Вам это не надоедает, — негромко сказал мягкий голос Майкрофта, вклиниваясь в ход мыслей Лестрейда.
В состоянии инспектора было бы уже нормальным не обращать внимания на контекст, обнять собутыльника и начать изливать душу, но в присутствии Холмса у полицейского безошибочно срабатывал инстинкт самосохранения. Лестрейд вскинул взгляд на собеседника и увидел, что Холмс слегка улыбался.
— Что — не надоедает? — уточнил Лестрейд.
— Спорить, — произнёс Майкрофт, задумчиво проводя пальцем по краю своего уже опустевшего бокала. Зонтик там, кстати, и впрямь был монструозных габаритов. — Делать ставки. И проигрывать.
— Вы спрашиваете или констатируете? — подумав, решил докопаться до истины инспектор.
— Я анализирую вслух, — отозвался Холмс, облокачиваясь на стол и опуская подбородок на сцепленные в замок пальцы.
— Расскажете потом, что наанализировали? — криво усмехнулся инспектор.
Будь на его месте его младший брат, подумал Лестрейд, полицейского тянуло бы дать ему в глаз за такой пристальный взгляд. Парадоксально, но в исполнении Майкрофта это было не так неприятно. Возможно, дело было поправке восприятия на количество выпитого. Но Лестрейд склонялся к мысли о том, что братья Холмс были просто слишком по-разному невыносимыми людьми…
В глазах Майкрофта мелькнула тень какого-то выражения, почти не отразившегося в мимике, и Лестрейд невольно хмыкнул: Холмс понял.
— Рассказывать? — уточнил Майкрофт. Ровным тоном. С очень спокойным выражением лица.
Ещё одно различие, подумал Лестрейд. Шерлок, узнав что-то о собеседнике и имея возможность высказаться, выложил бы в лоб все свои мыслительные наработки, выбивая собеседника из колеи. Майкрофт, обладая информацией, спрашивал разрешения её озвучить — не взирая на то, что в случае положительного ответа его наблюдения вышибли бы вопрошавшего из колеи ещё чище.
— Я и так знаю результаты анализа, — фыркнул Лестрейд. — Вы поняли, что я просто не хочу у вас выигрывать.
— Вам нравится процесс, а не результат, — кивнул Майкрофт.
— Я всё равно ничего никому не докажу, выиграв.
— Но играть не перестаёте.
— У нормальных людей это называется «азарт».
— С нормальными людьми я не стал бы спорить.
Лестрейд моргнул. Аргумента в ответ у него не было.
— С нормальными людьми я бы и общаться не стал, — слегка улыбнулся Майкрофт.
Нормальные люди не стали бы с ним общаться без крайней, жизненной необходимости, подумал Лестрейд. У нормальных хватало разума не заключать с этим до ужаса приятно улыбавшимся человеком по большей части дурацких пари. Они бы не стали приводить его в невероятно раздолбанный бар — да ради Бога, Майкрофт ведь даже не употреблял спиртного! — и упрямо платить за проигранную в споре выпивку…
Самое главное — нормальный человек не стал бы получать от этого удовольствие.
— Да, в Лондоне хватает сумасшедших, — спокойно кивнул его мыслям Майкрофт.
В такие минуты Лестрейд обычно начинал стремительно трезветь. Сколько бы он ни выпил за вечер, построение фраз Холмса-старшего выносило хмель из головы, заставляя мозги работать, осмысляя. То, что Майкрофт создавал для собеседника прекрасное впечатление того, что читал даже те мысли, которые были написаны мелким шрифтом, только усугубляло ситуацию.
Странные у них вышли взаимоотношения, подумал Лестрейд, глядя в глаза Холмса и видя там отражение собственной работы мысли. Неадекватные ничему, признанному нормой. Не похожие на человеческие. Проигрывать этому существу было необычайно увлекательно настолько, что это было сродни зависимости. Особенно — если допустить тень мысли о возможности…
Возможности выигрыша. Да. Она существовала в природе, одна на миллиард. Для того чтобы Лестрейд хоть раз выиграл спор, Холмс должен был поддаться.
Это было шикарным логическим парадоксом. Было бы прекрасно поспорить на то, что Холмс не способен поддаваться: одна часть формулировки исключала другую. Майкрофт бы проиграл, если поддался. Майкрофт бы проиграл, если бы отказался поддаваться. Инспектора внезапно осенило, что, если бы он озвучил эту мысль, его странный собеседник и правда бы ему проспорил. В первый раз. Но почему-то произносить это вслух не хотелось.
Вот оно, подумал Лестрейд, глядя на Майкрофта. Он же всегда так думает. Он всегда просчитывает реакции окружающих на столько ходов и вероятностей вперёд, что может формулировать фразы так, чтобы у инспектора не было даже шансов выйти из логических ловушек. Но он почему-то всегда выражает мысль, давая обходные маршруты — так, что оставляет инспектору шанс самому в эти ловушки зайти.
Может, ему не так интересно всё время выигрывать, если он всё равно оставляет шансы?..
— Вы в чём-то до крайности правы, — спокойно кивнул Холмс, будто Лестрейд всё это время не думал молча, а активно болтал вслух. — Будьте любезны, принесите ещё виски…
Лестрейд не сразу понял, что Холмс смотрел поверх его головы, на бесшумно подошедшего бармена. А когда понял — осознал, что сейчас истерически засмеётся, потому что внезапно почувствовал, что знает, как Холмс закончит фразу.
— …инспектору, — со сдержанной улыбкой договорил Майкрофт под аккомпанемент хрипов сдерживавшего хохот Лестрейда, смахивавших на предсмертные. — За мой счёт.
Бармен кивнул и отошёл от столика, оставляя собеседников наедине. Наливая им виски, он с тоской отключил записывающую аппаратуру. Всё-таки слежка за этими двумя была гиблым делом — и проблема была даже не в том, что тот тип, что повыше, минуту назад ненавязчиво раздавил «жучок», укреплённый на ножке их столика. Они просто слишком мало говорили.
Может, и правда мысли читали, подумал бармен, украдкой глянув в сторону их столика. Он не заметил, как оба посетителя обернулись в его сторону и чему-то неприятно улыбнулись.
читать дальшеИ как будто этого недостаточно, он еще и получил роль Питера Гиллиама – протеже Джорджа Смайли из МИ6 в римейке «Tinker, Tailor, Soldier, Spy» шведского режиссера Томаса Альфредсона, с Гари Олдманом в роли Смайли. «Боевой конь» – это очень волнующе, и прекрасный пункт в резюме, и Спилберг потрясающий… но для меня эта роль…» Более захватывающая? «Боже, не говорите так, просто это такая взрослая роль». И он всё еще находит время быть «человеком-Тикетмастером» [крупнейшая в мире компания по продаже театральных билетов – прим.перев.], тратя невероятные полтора часа каждый день на добывание билетов для друзей и семьи, звездных приятелей вроде Розамунд Пайк, а еще родителей парня, живущего внизу (серьёзно). Камбербэтч – супер-яркая знаменитость, стоящая на самом пороге новой жизни, когда появляются персональные менеджеры и голливудские пресс-агенты. Тогда он уже не сможет открывать незнакомцам свой почтовый индекс, не говоря уже о том, чтобы они пользовались его чайными пакетиками. Сейчас слава всё еще достаточно далеко от него, и вы можете смотреть семейные фото на его айфоне, пока он заглатывает бекон с яйцами в Carluccio, как будто не ел нормальной еды уже неделю. Он заряжен возбуждением от всего этого, вознагражденный за свое переливающееся через край очарование добрым отношением всех, кого встречает: официанток, собак, его коллег, эксцентричного дедульки с трубкой на Хэмпстед Хит, сфотографировавшегося с ним, моего восхищенного семилетнего сына, который сидит на заднем сиденье, когда мы едем в другое кафе, и громко шепчет: «Я думаю, он – Доктор Кто». На самом деле, вопреки сплетням, он никогда не отказывался сниматься с ТАРДИС, потому что ему никогда не предлагали. «Я бы всё равно отказался», – говорит он о сериале, написанном Стивеном Моффатом, одним из создателей (с Марком Гатиссом) «Шерлока». «Выпрыгивать на школьную сцену, раздавать призы и говорить «я Доктор» – это не то, чем я хочу заниматься». ------------------------------------------------------------------ Камбербэтч – он подумывал сменить фамилию на Карлтон, как его отец, но скоро понял, что незачем, – не один из пустоголовых красавчиков. У него слишком выдающаяся и необычная внешность, чтобы играть хорошеньких главных героев романтических комедий. У него экзотические скулы, раскосые зелено-голубые глаза («мамины»), вздернутый нос («тетин»), густые волосы («папины»), и самая резко очерченная верхняя губа со времен Клары Боу. Если присмотреться, ее очертания кажутся вытатуированными, делая этот «лук купидона» видимым с середины партера. Отметка впервые появилась, когда он работал в Южной Африке, кожное повреждение, как сказал ему дерматолог, и показатель высокого уровня эстрогена, обычно наблюдаемого у мужчин, больных раком. Его обследовали, но ничего не нашли. Он смеется: «Тогда я просто забеспокоился, что люди подумают, будто я крашусь каждый день».
Внешность, одолжившая Холмсу его изнеженный вид и неоднозначную сексуальность, весьма полезна для характерного актера, и достаточно изменчива, чтобы он мог играть изощренного убийцу или порывистого Кеннета Уильямса. «Я знаю о силе красоты, – говорит он. – Я хотел играть роли, которые ушли к гораздо более красивым людям, и ты думаешь: ладно, это роль для мальчика с обложки… актера вроде моего друга Джеймса Макэвоя, который потрясающе выглядит на экране. Я не такой. Но по крайней мере мне не нужно волноваться о тщательном уходе за лицом, как за ценным товаром. Это огромная свобода. Я не боюсь быть отвратительным, если это нужно для роли». --------------------------------------------------------- В «The Mirror» его недавно сравнили с Шергаром, знаменитым чистокровным конем, но он считает это оскорбление забавным и утверждает, что польщен. «Раздражает то, что я всегда сам так говорил, а теперь какой-то журналист присвоил себе мои слова. Я выглядел хорошо в той картине, конь выглядел хорошо. В чем проблема?» На пресс-конференции, посвященной «Шерлоку», его спросили, не возражает ли он против постоянного исполнения ролей сильных, умных, сексуально неоднозначных персонажей и, чувствуя себя свободно, он рискнул пошутить. «Я здесь, чтобы сказать вам, – объявил он, – что в реальной жизни я охуенно фантастический любовник!» Он стонет. «Это было везде. Каждый подходил ко мне и говорил: а поподробнее, как именно ты хорош? Господи боже мой…» ----------------------------------------------------------------------- Для самых опасных сцен с лошадями будут использоваться дублеры. «Так нужно. Нельзя, чтобы актеры это делали. Когда я слышу, как Дэниел Крейг и все остальные говорят, что сами исполняли все трюки, я думаю – да фигня». Вчера Фалдо дважды становился на дыбы, получая противоречивые команды от своего неопытного наездника. «Мне даже понравилось. У меня высокий порог опасности. Люди кричали: поводья, брось поводья, потому что чем больше ты тянешь, тем больше они встают на дыбы, но когда ты кувыркаешься на лошади, слышно не очень хорошо. -------------------------------------------------------------------- Как выходца из такого привилегированного, теплого, основательного окружения (неплохая реклама для школы-интерната), Камбербэтча можно было бы обвинить в отсутствии слабых мест, но в нем, кажется, есть хрупкость, впечатлительность и уязвимость из-за постоянного напряжения. «Не то чтобы я заболеваю каждый раз, когда испытываю стресс, – уверяет он. – Если бы так было, я бы прямо сейчас лежал в больнице под капельницей». Но я не уверена, что верю ему. В Манчестере он заболел мононуклеозом, болезнью трудоголиков.
Когда он играл в «Носороге» и «Поджигателях» в Королевском театре в 2007 году, у него развилась язва желудка. Он заболел, когда снимали «Шерлока» в разнообразных местах холодного Уэльса, в том числе в идеально готичном старом железнодорожном туннеле в Барри, где капало со стен, было сыро и полно дыма и сажи.
Несмотря на занятия плаванием и ежедневную дозу мёда и бикрам-йоги – «чтобы оставаться худым и интересным для Холмса» – его простуда перешла в пневмонию, что почти привело к госпитализации. «Это случилось, потому что я загнал себя и не давал себе отдыха, полностью погрузившись в работу, потому что мне очень нравится персонаж. Бэзил Рэтбоун и Джереми Бретт, возможно, идеальные викторианские герои, а я хочу быть современным». Что до Роберта Дауни-младшего в версии Гая Ричи (с продолжением на подходе) – его не волнует конкуренция. «Он отличный, но это не Холмс, это Роберт Дауни-младший». --------------------------------------------------------------------------------- Его будущее выглядит полностью спланированным, но он очень сильно хочет быть отцом, говоря, что намерен лучше управлять своей жизнью в следующем году, чтобы найти время для семьи, – план, какого я прежде не слышала от мужчины. Они с Оливией расходились на несколько лет, но четыре года назад опять сошлись, и последние два года живут в богемной идиллии с крошечной кухонькой и прелестной террасой на крыше – «моё убежище» – где они пьют вино, слушают церковные колокола и ласточек и стрижей, чирикающих над головами. «Не знаю, поженимся ли мы. Мы оба хотим детей, но не обязательно прямо сейчас, и не обязательно друг от друга. Сейчас нас всё устраивает».
(с)
--------------------------------------------------------------------------- В одной из сцен «Хокинга» Бенедикт лихорадочно пишет мелом научные символы на доске: «Это тоже нужно было делать правильно», говорит он. «Людям, которые в этом разбираются, достаточно доли секунды, и даже на телеэкране они заметят ошибки. Это было очень, очень сложно». «Несколько уравнений я выучил, а в остальном пришлось схитрить», — признается он. «Я даже с очень большой натяжкой не могу считаться математиком или ученым. У меня очень обывательский уровень понимания этого, и это как будто ты входишь в египетскую могилу и впервые видишь иероглифы. «Они абсолютно бессмысленны, они выглядят как попытка связаться с вами с орбиты другой планеты!» «Есть некоторые символы, которые очень много значат, например знак бесконечности, и у нас в команде был один из замечательных учеников Стивена». Он был великолепен и накануне вечером нарисовал всё это для меня. (с) ------------------------------------------------------------------------ Камбербетч, 34 лет от роду, голубоглазый, с интересными чертами лица и бархатными голосом, сегодня смеется, вспоминая съемки, проходившие по большей части в Кардифе и Ньюпорте, в начале прошлого года, во время самой холодной за последние 30 лет в Британии зимы. Было страшно холодно, и он подхватил пневмонию с температурой в 39,4 градусов. Его коллега Мартин Фримен , известный по роли Тима Кэнтербери в комедийном сериале «Офис», поскользнулся на ровном месте, и это закончилось гипсом на лодыжке. Еще их занесло снегом в морге в Мэртир Тидфил – пришлось вызывать трактора, чтобы вытащить из грязи грузовики [с реквизитом???], а Камбербетч частенько был вынужден прикладывать к щекам бутылки с горячей водой, чтобы строчить, как из пулемета, дедуктивные выкладки Холмса. (с) ------------------------------------------------------------- А теперь то, что я говорила про его остроумие, интеллект и образованность... офигенное интервью (даю отрывки):
Коротко расскажите о своем персонаже Дэйвиде Скотте-Фоулере из «После танца». Онвоплощает в себе характер незрелой привилегированной «золотой молодежи»верхнего среднего класса, жившей гедонистической жизнью, полнойсаморазрушительных удовольствий, на фоне тусклой и унылой смертиэдвардианской эпохи в Англии после первой мировой войны. Мы встречаемего в канун второй мировой войны сталкивающимся с последствиями еголичной и политической апатии, в то время как над Европой сгущаютсятучи, и наблюдаем его жизнь в квартире в Мейфэре с видом на Гайд-Парк.
Как у актера у вас есть предпочтения: сцена, ТВ или кино? Нет. Вызовы и вознаграждения слишком различны и эфемерны, чтобы у меня были предпочтения.
Ваше первое исполнение на сцене? Игралбольшого начальника Иосифа в Рождественской пьесе в младшей школе.По-моему, я столкнул Марию со сцены, потому что она слишком долго тампробыла. Эти актрисы, а? Нэнси Кэрролл так же ужасна!
Карьерные приоритеты на сегодняшний день? Этапьеса («После танца»). Новая драма BBC «Шерлок Холмс». Фильм «WarHorse» (скоро) и «The City», пьеса Мартина Кримпа в постановке КэтиМитчелл в Королевском театре. Но у меня нет особых предпочтений. Люди,места и условия всегда так различны. За хорошими днями следуют плохие.Отсутствие стабильности держит вас в состоянии боевой готовности.
Какие роли вы хотели бы сыграть? Ричард II, Освальд в «Призраках» [пьеса Ибсена], дракон Смог в «Хоббите»…!
Лучший совет, когда-либо полученный вами? ЦитируюОскара Уайлда, «Идеальный муж»: «Лучшее, что можно сделать с хорошимсоветом, это пропустить его мимо ушей. Он никогда не бывает полезенникому, кроме того, кто его дал».
Расскажите о самом неловком моменте на сцене. Потеряголоса во время исполнения роли Орландо в Риджентс-Парке, когда я елеслышно говорил в микрофон строки после поединка, где он безумно влюбленв Розалинду: «Я не могу говорить с ней», и услышал смесь насмешек исочувствия от аудитории; и услышал, как Тэм, мой блестящий дублер,произносит первые несколько строк следующей сцены, тогда как я ехалдомой в слезах всю дорогу до Шепардз Буш…! А в последнее время вНациональном театре шторы стали большим аттракционом…! В «После танца»я должен изображать, будто закрываю шторы. А они часто продолжаютзакрываться после того, как я от них отхожу…
Самая раздражающая часть вашей работы? Антисоциальные часы работы и странные привычки в еде.
Если бы вы не стали актером, чем бы вы занимались? Адвокатом по уголовным делам.
Любимые места, куда вы ходите после спектакля. «Osteria Emilia» на Флит Роуд, Хэмпстед, NW3 – чудесный итальянский ресторан, и находится близко от моего дома. Или «The Ivy», но в настоящий момент – моя кровать.
Назовите любимых актеров/актрис. СтивенДиллейн, Марк Райланс, Саймон Рассел Бил, Эдди Редмэйн, Джеймс МакЭвой,Кейси Эффлек, Райан Гослинг, Джимми Стюарт, Адриан Скарборо, ХаррисонФорд, Марлон Брандо, Джек Николсон, Род Стайгер, Стив Маккуин, МартинШин, Элисон Дженни, Сисси Спейсек, Мэрил Стрип, Нэнси Кэрролл, ЖюльетБинош, Мэгги Джилленхал, Эми Адамс. Это бесконечный список… Боже, как яненавижу списки!
Если бы вы могли встретиться с кем-то, живым или мертвым, кто бы это был и что бы вы ему сказали? Гитлер.Я бы сказал ему, что его картины просто отличные, пусть он держитсяподальше от политики и перепихнется с кем-нибудь. Кто-то живой… Матьмоих детей, и я попросил бы ее сделать глубокий вдох и спросил, нехочет ли она выпить.
Назовите последнюю прочитанную вами книгу и ваших любимых авторов. Превосходнаябиография Теренса Раттигана автора Майкла Дарлоу. Набоков, Достоевский,Диккенс, Пол Остер, Уильям Бойд, Иэн Макъюэн, Мартин Эмис, ДжулианБарнз, Нэнси Митфорд, Антония Байетт, Берил Бейнбридж, Хилари Мантел,Андреа Леви… Должен собраться и прочитать их всех!!!
Назовите последний фильм, посмотренный вами, и ваши любимые фильмы. Inception(Начало). Выдающийся, изумительный головоломный триллер! Badlands(Пустоши), Elephant (Слон), The Shining (Сияние), Let the Right One In(Впусти меня), Zoolander (Образцовый самец), Withnail and I (Уитнэйл ия), Brief Encounter (Короткая встреча), I am Love (Я – Любовь), MichaelClayton (Майкл Клейтон), The Prophet (Пророк), трилогия про Борна и всефильмы Майкла Уинтерботтома, Стива Содерберга, Кубрика и Хичкока.
Любимые телепрограммы? TheWire (Прослушка), The Office, The West Wing (Западное крыло), Mad Men(Безумцы) и The Sopranos (Клан Сопрано) – все типичные клишеамериканской драмы канала HBO.
Где вы любите отдыхать? Галаксиди в Греции, Вильдье на юге Франции и Нью-Йорк.
У вас есть хобби? Верховая езда, ныряние с аквалангом и мотоциклы.
Вы суеверны? Нет.
Если бы вы оказались на необитаемом острове, какие три вещи вы бы взяли с собой? Кирсти Янг, карту и быстроходный катер. (с)
читать дальшеНе довольствуясь восторженными воплями критиков по поводу новой постановки пьесы Терренса Реттигена1 «После танца», актёр Бенедикт Камбербэтч приготовил для телезрителей новое угощение в виде бунтарской интерпретации самого известного в мире литературного детектива (с небольшой помощью со стороны Стивена Моффата и Марка Гаттиса, которые вместе с ним принимали участие в создании сериала). «Шерлок» начнётся в это воскресенье, и Камбербэтч заверил нас, что никаких дирстокеров2 не будет.
Esquire: Итак, Бенедикт, странный вопрос: это естественный цвет Ваших волос?
Бенедикт Камбербэтч: Нет, волосы сделали намного темнее. Я рыжий, а Шерлок таким быть просто не может. Он – создание ночи. В нём есть что-то тёмное, присущее социопатам. Архетипический образ Шерлока – изящный темноволосый джентльмен с орлиными чертами лица. Первые слова моей мамы, когда я сообщил ей о том, что получил роль, были: «У тебя нос не такой!»
ESQ: Что Вы чувствуете, играя Шерлока Холмса сразу же после Роберта Дауни-мл.?
БК: Я знаю о нём, но Холмса играли ещё 72 человека. Это самый экранизированный литературный персонаж. Поэтому когда люди спрашивают меня: «Что вы чувствуете, соревнуясь с Робертом Дауни-мл?», я не чувствую никакого соревнования. [Наша версия перемещена в] настоящее время, а мой Шерлок моложе. Я на 10 лет моложе большинства тех, которые появлялись на экране раньше. Кроме того, впервые экранизирована встреча Шерлока и Уотсона.
ESQ: То есть, «Шерлок» начинается с самого начала истории?
БК: Они встречаются в первой книге, «Этюд в багровых тонах». Наша первая история называется «Этюд в розовых тонах», и в ней очень много из оригинального произведения, просто это никогда не экранизировалось. Два человека искали, с кем можно снимать квартиру на двоих. Два очень, очень разных человека. Уотсон вернулся с войны в Кандагаре и Афганистане, так и в нашей версии, которая помещена в 2009 и 2010 годы. Просто невероятно, как сходятся точки, и там всё очень логично.
ESQ: Сколько деталей осталось от оригинального Конан Дойля? Они всё еще живут на Бейкер стрит?
БК: Конечно! Есть и миссис Хадсон, и Лестрейд. [Шерлок Холмс], возможно, не пользуется увеличительным стеклом, и очень ловко обращается с КПК, но это всё тот же человек, который сопоставляет всю полученную информацию. Он – человеческое лицо сериалов «C.S.I.: Место преступления Майами» и «Прослушка»3. В мельчайших деталях он увидит всё, от прошлого [человека] до его душевного счастья, узнает, есть ли между людьми любовная связь, сколько они спали. Он – живой рентгеновский аппарат.
ESQ: То есть, эта версия «Шерлока Холмса» больше обязана своим появлением «Месту преступления Майами», чем мисс Марпл?
БК: Да, он находится в современном окружении. Но у Морса, Марпл, Пуаро, Крекера4 – у каждого из них был свой «пунктик», расстройства личности и пьянство или другая зависимость. Это всё знакомо, если посмотреть на оригинальные рассказы, а он – самый известный и, мне кажется, самый любимый из литературных сыщиков.
ESQ: А ваш Шерлок принимает наркотики?
БК: Вам придётся посмотреть сериал!
ESQ: Немножко «дури»?
БК: Кокаин – сложная проблема. Принимает его Шерлок или нет - кокаин уже не тот наркотик, что был в прежнее время. Кокаин вводили инъекциями. Люди спрашивают: «Разве он не сидел на морфине?» Он баловался им время от времени, но вообще-то он колол себе раствор кокаина.
ESQ: А как вы прорабатывали роль?
БК: Читал книги. Они дают замечательную пищу для отработки жестов, холмсовских модуляций голоса, выражения глаз, отсутствия хороших манер, жестокости его поисков «игры», как он это называет. Он обладает очень холодным бесчеловечным взглядом на вещи; все остальные для него – всего лишь составляющие его мира тайн, кусочки головоломки. Здесь он может быть очень равнодушным.
ESQ: А как Вы поладили со своим Уотсоном, Мартином Фрименом?
БК: Мы мгновенно подошли друг другу. Его темп и темперамент совершенно не такие, как у Шерлока. Он связывает для зрителей сериал с реальностью, приземляет его. Он – блоггер, это он пишет. Все книги написаны Уотсоном.
ESQ: Уотсон – блоггер?!
БК: Ага. Не буду рассказывать всё, но он вернулся из Афганистана, и его врач пытается занять его чем-то, предлагая «писать о своей повседневной жизни». Ему особо не о чем писать, но затем он знакомится с Шерлоком Холмсом, и за какие-то 24 часа знакомства он уже убегают с места преступления, в них стреляют, там автомобильные погони, куча всего. К концу серии они уже не разлей вода, и вы понимаете, что всё, чего недостаёт Холмсу, с избытком восполняет Уотсон.
ESQ: За свою карьеру Вы переиграли очень разных персонажей: Стивена Хокинга, Уильяма Питта Младшего5, Винсента Ван Гога – но все эти люди сходны в том, что они часто властны и/или таинственны. Как Вы думаете, в чём тут дело?
БК: В моём лице. Оно вроде как вытянутое. Лошадиное. В хорошем смысле этого слова. Я хочу сказать, оно очень стильное. Я выгляжу несколько причудливо в современной обстановке. Было бы очень здорово проснуться, выглядя, ну, скажем, как Джейк Джилленхал и подумать: «Примерю это на денёк и посмотрю, как оно». Но я очень старался не превратиться в типаж пафосного персонажа в исторических фильмах. Вот от чего я отбрыкивался: я всё время пытался сменить класс, эпоху и восприятие.
ESQ: Вы также сыграли запоминающуюся эпизодическую роль неадекватного переговорщика, пытающегося освободить заложников в «Четырех львах»6 Криса Морриса7. Как это случилось?
БК: Я сыграл Натана Барли. И ко мне постоянно подходят на улице пьяные мужики: «О, ты тот чувак, Барли!» Никто не подходил ко мне со словами: «О, ты Стивен Хокинг!» Ничего подобного. Крис Моррис – это что-то потрясающее. Он ведёт себя чертовски по-джентльменски, он невероятно умён и изумительно остроумен. Он сказал: «Приятель, это действительно маленькая роль», но я ответил: «Мне плевать». Я готов был для него полы мести.
ОН Автор: Док. Рейтинг: PG-13. Категория: я бы назвала это довольно безобидным pre-slash. Спойлеры: В конце вероятный намёк на развитие финала The Great Game, но ощутимо завуалированный. Персонажи: Майкрофт/Шерлок. Секса в моём СССР нет, если кто вдруг передёрнулся заранее. Дисклаймер: Всё придумал Конан Дойль, подобрали и отряхнули от пыли BBC — а я так, злостно сублимирую. Авторские ремарки: я старшая сестра.)) Синопсис: Вот тут меня застопорило. Шерлок и Майкрофт, Майкрофт и Шерлок. И внешний мир, иногда. Главное — понять правильно.
читать дальшеЕму четырнадцать лет, когда он приходит к тебе с этой фразой.
— Научи меня целоваться.
Это немного неожиданно. Ты опускаешь книгу и смотришь на него поверх текста — отчасти недоверчиво, потому что с ним никогда нельзя быть в чём-либо уверенным. Его поворот головы, чуть сузившиеся глаза, чуть нервозно расправленные плечи говорят тебе о том, что он говорит серьёзно.
— На чём основано твоё предположение о том, что я это сделаю? — говоришь ты, меряя его взглядом.
— Ты умеешь, — просто говорит он. — Я — нет. Это… причиняет дискомфорт.
— Сам факт неосведомлённости?
— Да.
В этот момент ты его по-своему очень хорошо понимаешь.
Ты можешь фыркнуть и ничего не отвечать. Ты можешь отправить его анализировать что-нибудь интересное, сбив с мысли. Ты можешь ему велеть не заниматься ерундой, в конце концов. Вместо этого ты закрываешь книгу и серьёзно на него смотришь — тем изучающим взглядом, который, насколько ты в курсе, его бесит почти на физиологическом уровне.
— Я не думаю, что у тебя нет другого объекта для практики.
— Я думаю, — в тон тебе отзывается он, — что будет корректно просить об этом человека, которому я доверяю.
Он тебе доверяет. Эта мысль внезапно кажется абсурдной. Вы же братья, вы же друг друга терпеть не можете, вы же друг без друга жить не способны, вы же…
Братья. Сколько ни ругайся, сколько ни затаивай обид, сколько ни готовь гадостей — братья. Люди, знающе друг друга слишком давно и слишком хорошо. Разумеется, он тебе доверяет. Разумеется, ты ему — тоже.
— Иди сюда, — вздыхаешь ты, откладывая книгу.
Его губы — холодные, как у тебя самого, — легко подчиняются его логике. Он учится. Он пытается осознать. Он путается в терминах, периодически заглядывая тебе в глаза и уточняя что-то из физиологии человека. Ты отвечаешь на вопросы. И в какой-то момент он правда понимает суть того, что ты ему объясняешь; это ты можешь заключить из того, что у тебя слегка кружится голова и сбивается сердечный ритм от его прикосновения к твоим губам.
Ты отшатываешься назад. Ты смотришь на его взъерошенные волосы. В его любопытные светлые глаза с расширившимися зрачками. На линию изгиба его рта, на этот алый цвет, непривычный к поцелуям. Невольно облизываешь губы. И очень честно говоришь:
— Думаю, можно считать, что ты достаточно владеешь темой.
Он радостно улыбается и уходит. Напоследок поцеловав тебя ещё раз — чтоб его, бесчувственную мелкую тварь, неужели без этого нельзя было обойтись. Что же из него вырастет, думаешь ты с каким-то животным ужасом в душе. И невольно улыбаешься.
Ему двадцать, когда ты вытаскиваешь его из какой-то жуткой дыры — бледного, худого, с горящими глазами галлюцинирующего шамана, — и тащишь к нему домой, великодушно отказываясь вызывать полицию. Ты можешь его ненавидеть в этот момент, ты можешь его любить — но фактически это будет одно и то же. По отношению к брату не испытывают каких-то конкретных чувств или эмоций; по отношению к брату просто чувствуют. Не нужно придумывать названий, чтобы знать это.
Подумать только: у тебя за плечами удачно начатая карьера, брак, развод, покушение на убийство (четыре штуки)… а это чучело никак не может найти свою нишу. Да что там нишу, хотя бы образ жизни, не так сходный с перманентным суицидом!
Ты его в эту секунду так ненавидишь, что у тебя зла не хватает и зубы сводит. Ты его в эту секунду так любишь, что дыхание перехватывает.
— Шерлок. Шерлок, смотри на меня. Сколько пальцев я показываю?..
Его квартира, убежище от внешнего мира, замусорена каким-то феерически прекрасным хламом. Приборы для химических опытов, книги, черепа, компьютерные шнуры… Ты первое время не можешь смотреть на всё это, не испытывая желания что-то исправить — но в итоге просто молча сидишь у него в изголовье до рассвета, а потом и до заката. Он то спит, то раскрывает глаза и бредит, то снова теряет сознание. Ты приносишь ему воды, поддерживаешь за руку, когда его тошнит, накрываешь пледом, когда он начинает метаться в каком-то спазматическом приступе…
Вечером, когда он наконец приходит в близкое к адекватному состояние, ты уже собираешься уйти. Но эта любимая ненавистная тварь перехватывает тебя за руку, когда ты проходишь мимо дивана, вцепляясь своими бледными пальцами так, будто ты — единственный спасательный круг в бескрайнем океане.
— Шерлок? — спрашиваешь ты, присаживаясь на край дивана.
Ты не рассчитываешь на то, что у него хватит сил сесть. Его руки скользят по твоим плечам, словно ища опоры, одна холодная ладонь ложится на твой затылок — и ты неожиданно понимаешь, что «чучело» всё-таки научилось целоваться. Он целует тебя так, как будто от этого зависит его жизнь — требовательно, жадно и… почему-то на ум приходит слово «отчаянно». У него нет сил, да и желания на какую-то особенную страсть; он просто раскрывает твои губы своими, мягко, медленно, зарываясь слабыми тонкими пальцами в твои волосы.
Это длится всего несколько минут — или целых несколько минут? Не имеет значения. Ты просто почему-то знаешь, что ему это сейчас очень нужно. Что так он почувствует, что он не один. Что после прикосновения твоих губ ему будет легче заснуть одному в этой замусоренной берлоге.
Тебе это почему-то тоже нужно.
Ему тридцать два, когда ты не выдерживаешь и вмешиваешься в его дело, вопреки обещанию оставаться на позиции наблюдателя. Вопреки собственным убеждениям, работе, представлениям о мире — ты не можешь стоять в стороне. Ты не можешь ему позволить угробить себя. Ты не можешь ему позволить потерять единственного настоящего друга.
Ты не можешь, дистанционно организовав поддержку, просто пронаблюдать и проконтролировать.
Так что тебя почти не удивляет, что ты в какой-то момент обнаруживаешь себя, привычно бесстрастного выражением лица, в привычном костюме-тройке, разгребающего завал голыми руками. Где-то у тебя в сознании борются два голоса. Первый исходит ядом и площадной руганью в адрес мальчишки, который дорасследовался до взрывов с собственным участием посреди города. Второй, непривычно истерический, еле шепчет: пусть с ним ничего не случится. Пусть с ним всё будет в порядке. Пусть он будет переломанный, раненый, искалеченный — но живой. Пожалуйста. Пусть он будет живой…
Где-то рядом медики извлекают из-под завалов доктора Джона Уотсона. Но ты не слушаешь, потому что нашёл того, кого искал. Голоса в твоём сознании затихают, и в этой оглушающей тишине без единой мысли ты слышишь свой собственный облегчённый выдох.
Он живой.
Больше того, хуже того, он очень быстро приходит в сознание — вскрикивая от боли, сразу пытаясь встать, инстинктивно отталкивая тебя. Ты видишь, что он оглушён, что у него явное сотрясение, да и наверняка — осколочные ранения, пара сломанных рёбер, масса порезов… ещё несколько секунд он не будет внятно осознавать окружающий мир, что вполне логично для жертвы взрыва в замкнутом пространстве.
Ему сейчас нельзя вставать, ты это отлично понимаешь.
Наверное, он это тоже понимает, потому что не пытается вырваться, когда ты аккуратно прижимаешь его к себе, мимоходом проводя рукой по спине и прикидывая, сколько рёбер сломано. Он только тихо шипит от боли, позволяя себя наконец (в первый раз за… одиннадцать?.. за двенадцать лет?..) обнять. Ты так и держишь его в руках, это хрупкое, непутёвое, бешеное сокровище, и осторожно целуешь его в висок, успокаивая. Ты чувствуешь, как он расслабляется, неуклюже обнимая тебя в ответ, запуская окровавленные, испещрённые царапинами руки под твой дорогой пиджак (к чёрту его, кстати, не в пиджаках счастье, в конце-то концов), прижимаясь к тебе просто потому, что ему холодно, а ты — тёплый.
— Майкрофт?.. — тихо говорит он.
— Эксперты ещё не прибыли, — отвечаешь ты на все вопросы, которые услышал в его интонации. — Твой друг жив и относительно в порядке. Организатора взрыва пока не нашли… хотя откопали пару снайперов. Я не мог не приехать.
— Хорошо, — сообщает это невозможное существо.
Неизвестно, что хорошо. Неизвестно, что будет дальше. Но ты снова касаешься губами его лба и, зарывшись носом в его растрёпанную макушку, неконтролируемо глупо улыбаешься, думая почему-то только об одном: хоть бы он не поцеловал тебя в ответ прямо сейчас, на глазах у полиции, медиков и Уотсона. Они же вряд ли поймут это правильно.
"Benedict Cumberbatch & Martin Freeman...will they ever get it on?! JUST KISS HIM!"- вот, кстати, правильно в комментах отметили эту фразу))) я тоже долго смеялась