[sally-erminka]

ОН
Автор: Док.
Рейтинг: PG-13.
Категория: я бы назвала это довольно безобидным pre-slash.
Спойлеры: В конце вероятный намёк на развитие финала The Great Game, но ощутимо завуалированный.
Персонажи: Майкрофт/Шерлок. Секса в моём СССР нет, если кто вдруг передёрнулся заранее.
Дисклаймер: Всё придумал Конан Дойль, подобрали и отряхнули от пыли BBC — а я так, злостно сублимирую.
Авторские ремарки: я старшая сестра.))
Синопсис: Вот тут меня застопорило. Шерлок и Майкрофт, Майкрофт и Шерлок. И внешний мир, иногда. Главное — понять правильно.

Ему четырнадцать лет, когда он приходит к тебе с этой фразой.

— Научи меня целоваться.

Это немного неожиданно. Ты опускаешь книгу и смотришь на него поверх текста — отчасти недоверчиво, потому что с ним никогда нельзя быть в чём-либо уверенным. Его поворот головы, чуть сузившиеся глаза, чуть нервозно расправленные плечи говорят тебе о том, что он говорит серьёзно.

— На чём основано твоё предположение о том, что я это сделаю? — говоришь ты, меряя его взглядом.

— Ты умеешь, — просто говорит он. — Я — нет. Это… причиняет дискомфорт.

— Сам факт неосведомлённости?

— Да.

В этот момент ты его по-своему очень хорошо понимаешь.

Ты можешь фыркнуть и ничего не отвечать. Ты можешь отправить его анализировать что-нибудь интересное, сбив с мысли. Ты можешь ему велеть не заниматься ерундой, в конце концов. Вместо этого ты закрываешь книгу и серьёзно на него смотришь — тем изучающим взглядом, который, насколько ты в курсе, его бесит почти на физиологическом уровне.

— Я не думаю, что у тебя нет другого объекта для практики.

— Я думаю, — в тон тебе отзывается он, — что будет корректно просить об этом человека, которому я доверяю.

Он тебе доверяет. Эта мысль внезапно кажется абсурдной. Вы же братья, вы же друг друга терпеть не можете, вы же друг без друга жить не способны, вы же…

Братья. Сколько ни ругайся, сколько ни затаивай обид, сколько ни готовь гадостей — братья. Люди, знающе друг друга слишком давно и слишком хорошо. Разумеется, он тебе доверяет. Разумеется, ты ему — тоже.

— Иди сюда, — вздыхаешь ты, откладывая книгу.

Его губы — холодные, как у тебя самого, — легко подчиняются его логике. Он учится. Он пытается осознать. Он путается в терминах, периодически заглядывая тебе в глаза и уточняя что-то из физиологии человека. Ты отвечаешь на вопросы. И в какой-то момент он правда понимает суть того, что ты ему объясняешь; это ты можешь заключить из того, что у тебя слегка кружится голова и сбивается сердечный ритм от его прикосновения к твоим губам.

Ты отшатываешься назад. Ты смотришь на его взъерошенные волосы. В его любопытные светлые глаза с расширившимися зрачками. На линию изгиба его рта, на этот алый цвет, непривычный к поцелуям. Невольно облизываешь губы. И очень честно говоришь:

— Думаю, можно считать, что ты достаточно владеешь темой.

Он радостно улыбается и уходит. Напоследок поцеловав тебя ещё раз — чтоб его, бесчувственную мелкую тварь, неужели без этого нельзя было обойтись. Что же из него вырастет, думаешь ты с каким-то животным ужасом в душе. И невольно улыбаешься.



Ему двадцать, когда ты вытаскиваешь его из какой-то жуткой дыры — бледного, худого, с горящими глазами галлюцинирующего шамана, — и тащишь к нему домой, великодушно отказываясь вызывать полицию. Ты можешь его ненавидеть в этот момент, ты можешь его любить — но фактически это будет одно и то же. По отношению к брату не испытывают каких-то конкретных чувств или эмоций; по отношению к брату просто чувствуют. Не нужно придумывать названий, чтобы знать это.

Подумать только: у тебя за плечами удачно начатая карьера, брак, развод, покушение на убийство (четыре штуки)… а это чучело никак не может найти свою нишу. Да что там нишу, хотя бы образ жизни, не так сходный с перманентным суицидом!

Ты его в эту секунду так ненавидишь, что у тебя зла не хватает и зубы сводит.
Ты его в эту секунду так любишь, что дыхание перехватывает.

— Шерлок. Шерлок, смотри на меня. Сколько пальцев я показываю?..

Его квартира, убежище от внешнего мира, замусорена каким-то феерически прекрасным хламом. Приборы для химических опытов, книги, черепа, компьютерные шнуры… Ты первое время не можешь смотреть на всё это, не испытывая желания что-то исправить — но в итоге просто молча сидишь у него в изголовье до рассвета, а потом и до заката. Он то спит, то раскрывает глаза и бредит, то снова теряет сознание. Ты приносишь ему воды, поддерживаешь за руку, когда его тошнит, накрываешь пледом, когда он начинает метаться в каком-то спазматическом приступе…

Вечером, когда он наконец приходит в близкое к адекватному состояние, ты уже собираешься уйти. Но эта любимая ненавистная тварь перехватывает тебя за руку, когда ты проходишь мимо дивана, вцепляясь своими бледными пальцами так, будто ты — единственный спасательный круг в бескрайнем океане.

— Шерлок? — спрашиваешь ты, присаживаясь на край дивана.

Ты не рассчитываешь на то, что у него хватит сил сесть. Его руки скользят по твоим плечам, словно ища опоры, одна холодная ладонь ложится на твой затылок — и ты неожиданно понимаешь, что «чучело» всё-таки научилось целоваться. Он целует тебя так, как будто от этого зависит его жизнь — требовательно, жадно и… почему-то на ум приходит слово «отчаянно». У него нет сил, да и желания на какую-то особенную страсть; он просто раскрывает твои губы своими, мягко, медленно, зарываясь слабыми тонкими пальцами в твои волосы.

Это длится всего несколько минут — или целых несколько минут? Не имеет значения. Ты просто почему-то знаешь, что ему это сейчас очень нужно. Что так он почувствует, что он не один. Что после прикосновения твоих губ ему будет легче заснуть одному в этой замусоренной берлоге.

Тебе это почему-то тоже нужно.



Ему тридцать два, когда ты не выдерживаешь и вмешиваешься в его дело, вопреки обещанию оставаться на позиции наблюдателя. Вопреки собственным убеждениям, работе, представлениям о мире — ты не можешь стоять в стороне. Ты не можешь ему позволить угробить себя. Ты не можешь ему позволить потерять единственного настоящего друга.

Ты не можешь, дистанционно организовав поддержку, просто пронаблюдать и проконтролировать.

Так что тебя почти не удивляет, что ты в какой-то момент обнаруживаешь себя, привычно бесстрастного выражением лица, в привычном костюме-тройке, разгребающего завал голыми руками. Где-то у тебя в сознании борются два голоса. Первый исходит ядом и площадной руганью в адрес мальчишки, который дорасследовался до взрывов с собственным участием посреди города. Второй, непривычно истерический, еле шепчет: пусть с ним ничего не случится. Пусть с ним всё будет в порядке. Пусть он будет переломанный, раненый, искалеченный — но живой. Пожалуйста. Пусть он будет живой…

Где-то рядом медики извлекают из-под завалов доктора Джона Уотсона. Но ты не слушаешь, потому что нашёл того, кого искал. Голоса в твоём сознании затихают, и в этой оглушающей тишине без единой мысли ты слышишь свой собственный облегчённый выдох.

Он живой.

Больше того, хуже того, он очень быстро приходит в сознание — вскрикивая от боли, сразу пытаясь встать, инстинктивно отталкивая тебя. Ты видишь, что он оглушён, что у него явное сотрясение, да и наверняка — осколочные ранения, пара сломанных рёбер, масса порезов… ещё несколько секунд он не будет внятно осознавать окружающий мир, что вполне логично для жертвы взрыва в замкнутом пространстве.

Ему сейчас нельзя вставать, ты это отлично понимаешь.

Наверное, он это тоже понимает, потому что не пытается вырваться, когда ты аккуратно прижимаешь его к себе, мимоходом проводя рукой по спине и прикидывая, сколько рёбер сломано. Он только тихо шипит от боли, позволяя себя наконец (в первый раз за… одиннадцать?.. за двенадцать лет?..) обнять. Ты так и держишь его в руках, это хрупкое, непутёвое, бешеное сокровище, и осторожно целуешь его в висок, успокаивая. Ты чувствуешь, как он расслабляется, неуклюже обнимая тебя в ответ, запуская окровавленные, испещрённые царапинами руки под твой дорогой пиджак (к чёрту его, кстати, не в пиджаках счастье, в конце-то концов), прижимаясь к тебе просто потому, что ему холодно, а ты — тёплый.

— Майкрофт?.. — тихо говорит он.

— Эксперты ещё не прибыли, — отвечаешь ты на все вопросы, которые услышал в его интонации. — Твой друг жив и относительно в порядке. Организатора взрыва пока не нашли… хотя откопали пару снайперов. Я не мог не приехать.

— Хорошо, — сообщает это невозможное существо.

Неизвестно, что хорошо. Неизвестно, что будет дальше. Но ты снова касаешься губами его лба и, зарывшись носом в его растрёпанную макушку, неконтролируемо глупо улыбаешься, думая почему-то только об одном: хоть бы он не поцеловал тебя в ответ прямо сейчас, на глазах у полиции, медиков и Уотсона. Они же вряд ли поймут это правильно.